Геннадий Лукинов

НЕПРЕДВИДЕННАЯ ОСТАНОВКА

   На ветровом стекле "Мерседеса" появились первые хлопья влажного снега, и Джеймс включил "дворники". В вечерних сумерках видимость и так была неважной, а из-за начавшегося вдруг снегопада скорость пришлось снизить просто до черепашьей. Чёрт, при нормальной погоде за 4-5 часов он запросто добрался бы до дома, и уже попивал бы подогретое вино, сидя перед камином...
   Джеймс глянул на небо, и оптимизма у него слегка поубавилось. Весь горизонт заслонила тяжёлая снеговая туча, и хлопья плотным занавесом стояли перед машиной. Мощные фары отвоёвывали у снегопада лишь 10-12 шагов, и дальнейшая езда была бы равносильна самоубийству. Либо чья-то заблудшая корова по нелепой случайности окажется у него на пути, либо он не удержит машину на скользкой дороге, и она окажется в кювете, либо - самое страшное - какой-нибудь ошалелый грузовик, не заметив, превратит лакированное чудо техники в груду металлолома с мясной начинкой...
   Нет-уж, бережёного Бог бережёт. Заметив уходящую в сторону сельскую дорогу, Джеймс притормозил. Мощная изящная машина, как раненый зверь, тяжко пошла в сторону и угрожающе повернулась... Отчаянным броском руля в мгновенно вспотевших руках Джеймсу удалось оставит машину на дороге и остановиться. Включив заднюю передачу, медленно и неуверенно, он вывел "Мерс" с трассы на просёлок, и лишь теперь расслабленно откинулся на сиденье. Пронесло...
   Скурив пару сигарет, он почти успокоился. Ну и ладно, чёрт с ним, придётся проторчать ночь в машине, ну и что? Бензина- полный бак, а к утру и снег, скорее всего, пройдёт. В любом случае, завтра он доберётся домой, а ещё послезавтра положит на стол Босса те два драгоценных документика, которые в особой папочке были спрятаны сейчас в кейсе под кодовым замком. А замечательны эти документики были тем, что даже один из них, оказавшись на столе у Босса, уже гарантировал Джеймсу радужный приём и чек на весьма кругленькую сумму. А когда вот так вдвоём, под скрепочкой... Босс со стула не упадёт, конечно, и повышения Джеймс не получит - куда ещё выше-то - но они с Дженифер явно понежатся недельку-другую на одном из очень уютных островов, где точно уж не будет этого мерзкого снега...
   Да, нужно позвонить и порадовать Дженифер. Джеймс потянулся... и открыл глаза. Увидев мельтешащие "дворники", он понял, что задремал под еле слышную песню двигателя и жужжание отопителя салона. Было тепло и полутемно в его уютной и привычной машине, вот и разморило.
   Потянувшись ещё раз, хрустнув всеми суставами, он выключил бесполезные сейчас щётки и с минуту заворожённо следил, как снег крупными хлопьями залепляет ветровое стекло. Было что-то в этом мире, что очень тревожило сейчас Джеймса. Очень тревожило. Что-то явно было не так...
   Он задумался. Сделка, договора?... Нет, кейс вот он, рядом на сидении. Внезапный рывок машины на скользком шоссе, занос... Нет, это уже не тревожило его, ибо благополучно осталось в прошлом.
   Грустные глаза Дженифер, печальные слова: "Ты очень изменился, у тебя есть другая? Ты меня разлюбил?"... Чёрт, нет, было что-то ещё, что-то, кроме заморочек с женой...
   Почти в панике он утопил в пол педаль газа, чтобы услышать знакомое приятное ворчание подстёгнутого двигателя, увидеть, как оживут стрелки на щитке приборов, понять, что всё в порядке в этом мире.
   Педаль мёртво ушла в пол. ДВИГАТЕЛЬ НЕ РАБОТАЛ...
   Этого не могло быть. Просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Хотя бы потому, что двигатель никогда не подводил его. Хотя бы потому, что славные ребята из автомастерской стояли, как по команде "смирно", когда раз в месяц на перебранной до винтика любимице Джеймс выезжал из их ворот. А Маркус, их босс, гигант-негр с улыбкой ребёнка, пожимая руку Джеймса своей огромной, похожей на клешню краба рукой, всегда говорил: "Всё будет О'Кей, мистер Джеймс, фирма гарантирует!" Вы это называете О'Кей, мистер Маркус?
   Нет, нет. Наверное, он сам выключил двигатель, и забыл. Джеймс пощёлкал ключом. Тщетно. Стартёр усердно работал, педаль газа пружинила под ногой, но не было самого главного- победной песни двигателя, и чувства облегчения, которого так не хватало сейчас Джеймсу.
   После четвёртой попытки стартёр крутил уже не так резво, и Джеймс решил больше не насиловать батарею. Так- подумал он- оценим ситуацию. Судя по тому, что снег слегка влажный, мгновенная гибель от мороза ему явно не грозит, и на том спасибо. По шоссе за это время не прошла ещё ни одна машина, да и какой сумасшедший поедет куда-то в такой снегопад? Значит, идти "голосовать" бесполезно, он лишь продрогнет окончательно, а вот сумеет ли потом согреться? Порядком иссякшая батарея продержит тепло в салоне ещё час-полтора, а потом машина начнёт остывать.
   Он щёлкнул выключателем отопителя, и оказался в полной тишине. Надо экономить батарею, чтобы лишь поддерживать мало-мальское тепло в салоне, изредка включая печку.
   Лезть открывать капот было бесполезно. То, что там находится двигатель, он знал точно. Ещё там было нагромождение блестящих трубок и проводов. На этом познания Джеймса в устройстве автомобиля исчерпывались.
   Джеймс в одном из приключенческих журналов читал, что эти милые психи русские, в их сибирские морозы, сжигали колёса у своих машин, чтобы не умереть от холода. А это мысль. Если уж, действительно, прижмёт, можно будет снять и сжечь запаску, колёса, и даже, если получится, заднее сиденье. Фантастика!!! Джеймс Хинсли, вице-президент процветающей косметической фирмы, сжигает сиденье у своего "Мерседеса"! Это была бы сенсация в газетах, уж борзописцы не поскупились бы на эпитеты! А ещё задали бы гадкий вопросик: "Мистер Хинсли, а Вы не пробовали позвонить в автосервис или полицию?" И с едкой такой улыбочкой...
   Нет, господа писаки, не пробовал! Ибо и телефона у мистера Джеймса сейчас тоже не было. Вернее, телефон-то был, и лежал он в том-же деловом кейсе под кодовым замочком. Вот только был он сейчас не более, чем бесполезной игрушкой.
   И Джеймс, закрыв глаза, явственно представил себе эту наглую физиономию репортёра, и как после вопроса "А что с Вашим телефоном, мистер Джеймс?", он смачно эту физиономию расквасит.
   -А с телефоном, господин утирающий кровь писака, проблемка получилась. Вот что у Вас с носом? Расквашен мистером Джеймсом- продолжал он, видя перед собой колдующего с носовым платком незадачливого журналиста.
   -А вот с телефоном почти то-же самое. Расквашен. Но только не мистером Джеймсом, а некоей белокурой Моникой. Ибо не зная меры махала в порыве страсти руками и ногами в постели номера-люкс одного известного отеля. А рядом на столике стоял телефон мистера Джеймса, и, задетый рукой стервочки Моники, упал на пол и перестал функционировать. А вот кто был в постели рядом с Моникой Вам, господин борзописец, лучше не спрашивать. Вам носовой платок ещё дать?-
   Мысленно покуражившись над незадачливым газетчиком, он опять серьёзно задумался. Он почти и забыл, что телефон испорчен и позвонить Дженифер он не сможет. Равно как и в полицию, и в автосервис.
   Дженифер... Пять лет они жили как все, принимали гостей, ездили вместе отдыхать, нежно беседовали в их милом доме с камином и большой лужайкой под окнами. Но что-то изменилось между ними, всё чаще Джеймс задерживался в своих многочисленных разъездах, всё холоднее он был с женой, всё более печальными становились её милые тёмные глаза.
   Ему было тяжело, он пытался уйти с головой в работу, достигнув весьма больших результатов, но премиальные чеки и похвалы Босса уже не вызывали у него прежней радости. И он всё более сухо, а потом и резко, обрывал попытки жены объясниться, поговорить, понять, что происходит.
   У него не было другой женщины, если не считать безупречно холёных путан, к чьим услугам он теперь прибегал. И точно знал он, что и у жены нет никого, ибо, возвращаясь из очередной поездки, он видел её глаза, чувствовал её нежность, но замыкался, не видя в себе ответных чувств.
   Он злился на себя, но его злоба била по ней, и, видя это, он вновь казнил себя, и всё повторялось. Он явно не знал, что делать дальше.
   Вернее, почти не знал. Была у него одна мыслишка, загнанная в самый дальний угол его сознания. И вот, согласно этой мыслишке, нужно было просто приехать домой, нежно поцеловать жену и сказать: "Я очень скучал по тебе, дорогая". И, обессиленному этими такими простыми словами, заснуть в её обьятиях. И, проснувшись, увидеть, что всё уже по-другому.
   Но именно этого он и не мог сейчас сделать. Наверное, слишком далеко всё зашло, и не верил он, что сможет сказать эти слова. Слишком много обид приняла она от него, и кредит её терпения был, наверняка, почти исчерпан.
Однако, становилось зябко. Джеймс поёжился и включил отопитель. Стрелки часов показывали 2-40 ночи.
   Нужно было хоть что-то делать. И, в первую очередь, нужно было найти гаечные ключи на случай, что всё-же придётся снимать колёса. Ещё предстояло сразу перетащить в салон из багажника запаску и домкрат. Кстати, там стоял какой-то чемодан, уже давно стоял, да всё не доходили руки его вынуть. Заодно нужно посмотреть, что в чемодане, да и ключи, может, лежат в нём.
   Натянув куртку, он открыл дверцу машины и смело шагнул в ночь. В ночи царствовала вьюга, похоронив под собой, казалось, всю планету. Машина покрылась толстой снеговой шубой, и под дверцей слева намело небольшой сугробик, куда сразу же и наступил Джеймс. Снег мёл за шиворот, ветер ерошил волосы, щедро перемешивая их с влажными хлопьями, быстро промокшие ноги уже остывали. Спеша побыстрей управиться, он открыл багажник. Вот запаска, чемодан, домкрат. Ключей не видно. Джеймс вынул чемодан и, прикрыв багажник, вернулся в машину. Здесь было хотя бы потеплее, и снег не мёл за шиворот и в глаза. Ноги пощипывал холод.
   Накатило пронзительное чувство одиночества. Где-то в юности он читал рассказы о терпящих бедствие моряках, о военных в окружении, о замурованных лавиной в пещере альпинистах. Но эти люди были не одни, их была группа, и они могли поддержать друг друга. А вот он сейчас сидит один в остывающей машине, с молчащим телефоном, вдобавок ко всему ещё и голодный , с промокшими ногами. И никто не даст ему мало-мальски дельного совета, и не похлопает дружески по плечу. И даже Дженифер была далеко.
   Джеймс не был нытиком, но ситуация располагала. Он всегда был на людях- на работе, с друзьями, с женой, со всякими там Мониками. А сейчас он был один, совершенно один, да и не в лучшем виде - промокший и... И голодный.
   Выключив отопитель, перекинув драгоценный кейс на заднее сиденье, на переднее он положил чемодан из багажника. Чемодан был не очень тяжёлым, что говорило, что ключей, скорее всего, там тоже нет. Тогда что в нём? Джеймс щёлкнул замками.
   Покрывало. Сверху лежало зелёное шерстяное старое покрывало, которое когда-то он сам запихал в кладовку, да и забыл. Вытащив и развернув его, Джеймс почувствовал благословенный запах дома. Радуясь, как ребёнок, он накинул это покрывало на плечи, спину, укутал озябшие колени.
   Далее, под покрывалом, в чемодане лежала картонная коробочка. Рядом с коробкой, аккуратно сложенные, находились лыжная шапочка, шарф, тонкие шерстяные перчатки и тоже шерстяные, только очень толстые, носки.
   Что это? Божье послание??? Откуда в его машине в непонятном чемодане вдруг образовываются столь нужные сейчас вещи, которые, надо заметить, он никогда туда не клал? Или это галлюцинация?
   Джеймс лихорадочно натянул на промокшую голову шапочку, сбросив ботинки, надел шерстяные носки. Под носками в чемодане лежала...бутылка вина! Мало того, на горлышке бутылки был привязан складной штопор!!!
   Чудеса продолжались. Открыв картонную коробку, извлечённую до этого из чемодана, он увидел печенье, вафли, два яблока, конфеты, складной стаканчик, пачку бумажных салфеток.
   Нет, это было выше понимания. Как, откуда, в его машине в этом непонятном чемодане яблоки? Не гнилые, не сморщенные, а будто с полки супермаркета яблоки???
В чемодане было ещё что-то. Вытащив и рывком развернув, он понял, что это- ...спальный мешок!
На пол откуда-то из складок спальника выпала открытка. По глянцу картона тянулись ровные, аккуратные строки. У Джеймса забилось сердце.
   -Милый! Ты сейчас где-то далеко. А я сижу дома и жду тебя. Мне тебя очень не хватает. Я тут тебе сложила кое-чего. Прости, наверное это глупо. Но мне так будет спокойней.
Целую. Жду. Скучаю. Всегда твоя Джени.-
   Он вспомнил, он всё вспомнил! Год или полтора назад он попросил жену положить ему с собой бутерброды- на всякий случай. Просто торопился, не было времени заехать хоть в какую-нибудь закусочную. Но- потом зазвонил телефон, потом он сам звонил по телефону, а потом он приехал на работу, и там было уже явно не до бутербродов.
   Неблагодарный слепец! Значит, уже полтора года его Дженни, не говоря ни слова, меняет в коробке яблоки, вафли, кладёт вещи по сезону- и каждый раз видит, что он не притронулся к ним. Полтора года она всё видит, и не говорит ни слова- как не сказала и тогда, выбрасывая пропавшие бутерброды.
   Значит, он полтора года не замечал собранный для него чемодан, как не замечал чисто рубашки, горячего кофе, поданной за стол газеты!
   Он вспомнил, что за последний год он сводил её в кино только один раз. И ещё- забыл поздравить её с Днём рождения.
   Ему стало стыдно. Стыдно за свою невнимательность, неблагодарность. Стыдно за не съеденные тогда бутерброды. За Монику и прочих накрашенных шлюх. За свою сухость и раздражительность, за усталые и грустные глаза жены.
   Он жевал печенье, запивая вином, и его слёзы делали это вино слегка солёным. Как в небольшой берлоге, он тяжко плакал а занесённой снегом машине. Джеймс понял, как далеко зашёл в своей неправоте. И понял также, что обязан просто извиниться перед милым, добрым, обиженным им человеком- его Дженифер. И много ещё мыслей родились в его голове, но пока лишь роились туманными образами, не обретая очертаний.
   ...Никаких колёс, конечно, он жечь не стал. Уничтожив все припасы, слегка отхлебнув вина, он утолил голод и ободрился. Разложив сиденье в одну сплошную лежанку, он залез в спальный мешок и застегнулся до подбородка. На шее у него был шарф, пол головой- свёрнутое, пахнувшее домом покрывало. Вскоре, согревшись, он уже спал как ребёнок.
   ...-Эй, мистер, Вам не нужна помощь?- Пожилой фермер встревоженно вглядывался сквозь стекло дверцы. За его спиной вставало солнце.
   Ещё через час абсолютно другой Джеймс Хинсли продолжил свой путь домой. Перед ним расстилалось чистое и ровное шоссе. Он знал, что ему делать...